Литературный сайт Сергея Сумина

Сергей Сумин.

Фрагменты

И.Ю.

    Писатель Игорь Юганов, который часто подписывался псевдонимом И.Ю.,  прошел земной путь быстро и не слишком заметно. Несколько прижизненных публикаций в московских  журналах  не сделали его имя особенно популярным, однако, были замечены некоторыми поэтами и критиками.   После ухода из жизни Юганова  опубликована пока одна большая книга, фактически «Избранное», с необычным названием «Бога почти нет».   В книге: проза, поэзия, афористика, эссе, фрагменты, пьеса и опыты вне жанров. Мои сегодняшние рассуждения относятся к этой, достаточно внимательно прочитанной книге, которая стала для меня настоящим открытием.

     Поэтика Юганова — вечный поиск точки, где встретились бы мысль и чувственный опыт. Его произведениям свойственно сосредоточенное внимание к внутренним движениям, появляющимся и из прочтенного или услышанного, и из внезапных интуиций, озарений, часто не укладывающихся в слова. "Знания измеряются не объемом, а остротой вызываемого ими переживания”. Литература, по Юганову, — это не просто писание слов на бумаге, а способ человеческого осуществления и средство его самоизменения. "Всякая работа — это не только то, что делает некто, но и то, что делается с ним в течение этого делания. Хорошо сделана только та работа, которая хорошо сделана в "обе стороны”.

    Юганов — мастер афоризма. Он в очередной раз показал, что афоризм может быть написан на русском изначально – не как стеб Козьмы Пруткова или размытый  лирический фрагмент Розанова, но как острый рациональный укол интеллектуала или как восточный узор прекрасной словесной ткани. Эта литературная форма –  фрагмента, афоризма, силлогизма  – самая точная при работе мыслителя, пытающегося зафиксировать ускользающее время и мысли о нем – ускользающие, сиюминутные, стремящиеся вглубь.

    Лучшие афоризмы Юганова вызывают в памяти творения Ницше, Шамфора, Хуна Цзычена, Новалиса, Акутагавы, Вовенарга, Краусса. Его афоризм – европейский по происхождению и модернистский по форме (модернизацию афоризма начал  Ницше, сделав парадокс и неравновесие основой, взрывающей содержание  формой), однако, в нем неуловимо присутствует нечто национальное, русское, внерациональное.  В основе югановских силлогизмов - хрупкое равновесие неустойчивых единиц. В основе эмоции –  гармония нашей древности, неспешность и вдумчивость, понимание цельности мира плюс современный бешеный стиль существования в эру смешения верований и предрассудков, традиций  и новшеств. 

      Юганов — плоть от плоти своего времени — 70-х-90-х годов 20 века, он безусловный, хотя и неосознанный,   постмодернист.  Следствием этого является поразительное жанровое разнообразие. В книге «Бога почти нет» встречаются: афоризмы и максимы, парадоксы и силлогизмы, маргиналии и интроспекции, коаны и поучения, притчи и моралите, философские миниатюры и изысканные каламбуры, интеллектуальные загадки и логические головоломки....  Фрагменты И.Ю. частенько кажутся непонятными, заумными, многоуровневыми.  Юганову близки эссе-матрешки Борхеса, дзенские коаны,  языческие заклинания, набоковские игры с читателем. «Литература — лицедейство, опосредованное лишь материальным носителем текста. Поэтому переписка с литератором напоминает беседу с актёром: трудно бывает определить, с каким из персонажей в данный момент приходится иметь дело» - пишет он.

   Югановский фрагмент  из 2-5 предложений  - сложный симбиоз законченности и незавершенности. Он выдумал собственный жанр – «телеги и гномы», который зачастую тоньше и современнее иных способов философствования.  «Телеги и гномы» - жанр на грани философии и литературы, с примесью несомненной иронии.  Югановские фрагменты напоминают то ли наркоманские загадки, то ли эзотерические откровения, то ли софистические парадоксы. Мысль становится ареной театральной постановки. Афоризм как акт режиссерской воли автора.  Игра масок, мнимые утверждения, неожиданность вывода и эссеистские прыжки в сторону.  Некая «веселая наука» Ницше или парадоксы Карла Краусса, набоковские намеки читателю, не поддающиеся логике дзенские коаны, наставления Чжуан-Цзы, игры с культурой Сигизмунда Кржижановского или Гая Давенпорта. 

     Юганов продолжает линию мыслителей, задающих тексту сразу несколько смыслов, несколько уровней,  воспринявших проблему соотношения автора и текста, автора и персонажа.  Юганов говорит как Автор, явно осознавая, что авторство его судьбы отчасти определяется более высоким авторством, порождает цепочку меньших авторов. Кто подлинен в этой загадочной игре под названием литература? Случай, мастерство, древние и новые авторы, удача, вдохновение, язык – все это плотно входит в созданный писателем текст.  «К счастью, природа творчества независима от слагаемых в текст элементов. Каковы бы они ни были, конечная задача – не отбор, а провоцируемый им спазм духа, судорога, подземный толчок, который подбросит отобранное и раз и навсегда уложит в целостную устойчивую структуру».

    Постмодернисты выявили довольно серьезные свидетельства в пользу  отсутствия авторства у любого текста. Им показалось, что автор умер.   Однако И.Ю. смело бросается в бой с постмодернистскимитезисами, убивающими в нас независимость и оригинальность:  смертью автора,  торжеством симулякров, жизнью как текстом и тотальной центонностью и несамостоятельностью мысли и слога.  Он пишет: «Критики современной цивилизации по-своему правы. Но хорошему танцору даже цивилизация не мешает».  При этом мысль самого Юганова действительно не вторична, он мыслит вполне оригинально, свежо. Как все хорошие мыслители, он больше смотрит на сам мир, а не на чужие мнения о нем.

    Тем не менее, соблазн всех мистиков, эзотериков, поклонников Кастанеды и т.д. - постоянно присутствует  в творчестве И.Ю.  В  Юганове  живо стремление преодолеть несовершенство материального устройства мира и человека при помощи совершенной стилистической конструкции. Сильным Словом он хочет нащупать вневременное, твердое, несокрушимое в бытии. Отсюда его интерес к заговорам, магическим словам, внушениям, тантрическим и медитационным практикам: «Если отношения с каким-то аспектом реальности не замутнены, желание влечёт за собой его исполнение с необходимостью материальной причины. Стоит сильно захотеть, скажем, быть с женщиной или прочитать книгу (и — важное условие — забыть об этом), она со временем обязательно окажется доступной».

       Юганов, безусловно, великолепный стилист, однако, слово для него не самоценно, т.е. не играет роли чисто эстетической, а является орудием  в борьбе - только вот с кем, с чем? Скорее всего, с природной необходимостью смерти, с несовершенством плоти, с человеческой посредственностью, с тяжестью бытия. Юганов искал независимой позиции в мире, выхода за привычные социальные и любые иные рамки(эксперименты с тибетскими медитативными практиками, алкоголем и  наркотиками).  В этом желании нет ничего странного. Вообще-то, без этого желания невозможно создать ничего сильного, ни в  литературе, ни в жизни. Однако, в концепцию свободы Юганов вкладывает совершенно особый смысл. Свобода понимается И.Ю. скорее как умение увидеть необходимость. Например, в литературе автор может быть свободен только в пределах  жестко очерченных рамок.

    Юганов несколько отличается в этом от своих современников — писателей конца двадцатого века. Блестящий индивидуальный стиль понимается И.Ю. как слишком поверхностная задача для писателя; гораздо больше его беспокоит реальный эффект написанного слова – буквальное вторжение в судьбу читающего. Наблюдать за узорами ярчайшей словесной ткани повествования Юганову кажется малоинтересным.  Обобщение самого значимого опыта или выражение выстраданной или выношенной мысли возможна в форме максимально открытой, прозрачной, но обостряющей восприятие, заставляющей начать духовное движение.  Результат работы хорошего стилиста – лишь созерцание читателем его прихотливой техники письма, а этого Юганову мало. Его вдохновляют примеры дзенских и чаньских притч, русских сказок, в которых сообщение сразу приводит человека к пониманию истины, к поступку, к просветлению. «Не для того сказка, чтобы ложь рассказывать, как правду, а для того, чтобы правду рассказывать, как ложь».

      При этом умница И.Ю. не понял одной крайне простой вещи — человек, узнавший так много, как он, умноживший многократно свои знания в различных сферах жизни не может быть столь непосредственным в письме, как древние, менее начитанные авторы. Магия воздействия доступна лишь тому, кто безусловно верит в непогрешимость, единственность и абсолютность открывшейся ему истины.

     Юганов же использует в своем сообщении весь современный арсенал гуманитарных наук — психологию, литературоведение, философию, лингвистику, социологию,  историю, культурологию, театроведение, антропологию, эзотерику.   Грубо говоря, книга «Бога почти нет» - это записная книжка эрудита, книжного человека, современного интеллектуала.  Вот мини-эссе о возможности написания русского романа в манере Пруста, вот рассуждения о мнимом косноязычии поэтов, вот раздумья над томом Сведенборга, вот телега о легковесности писателя в жизни, вот текст о трансформации метафор, вот фрагмент о невозможности земного блаженства и тайных смыслах повседневных дел.

  Читатель у этой книги, соответственно, тоже непростой. Книга для всерьез грамотных(как написано в аннотации книги) подразумевает, что ее читатель уже прошел какой-то путь познания – истины или жизни, путь интеллектуальный, чувственный или мистический. И вот в определенной точке времени(и пространства) он встречается с книгой И.Ю.  Вряд ли стоит надеяться на то, что это неизбежно – у каждого своя Встреча со своей Книгой.  С книгой Юганова встречается лишь тот, кто немного не доверяет обыденной реальности, устойчивой, общей, якобы точно установленной наукой и нашими органами восприятия. В чтении  всегда есть нечто магическое, волшебное.  «Книга — особенный дом на опушке леса, куда приводят ребёнка и где его оставляют одного, чтобы он узнал там некоторые страшные вещи и потом, когда узнает, вернулся».

      Юганов как древний викинг считает жизнь испытанием, боем, вызовом. Чем можно ответить на вызов? Только принятием вызова! То есть на вызов диктатуры государства отвечают свободой существования, на вызов любви или ненависти – любовью или ненавистью, на вызов экзистенциальных вопросов — глубокой книгой.  Все, однако, не так просто. Постиндустриальное общество породило такое количество симулятивных объектов, симулякров, что и вызов может быть ложным.  Предчувствием такого поворота событий наполнена вся лучшая литература начала 20 века, вспомним хотя бы классический рассказ Франца Кафки «Сельский врач»...

     Современный «мир» взывает к нам: Возьми от жизни все!  Купи Седан!  Голосуй сердцем! Есть перерыв — есть Кит-Кет!  Звони и покупай прямо сейчас!  Юганов предчувствовал эпоху тотальной трансляции псевдовызовов и знал, что в большинстве случаев нас дурят  и предлагают считать вызовом явно подложные вещи. Каждый человек должен обнаружить свой подлинный бытийный вызов: встретить своего Сфинкса, побежать за своим Белым  Кроликом, встретить свою тень Отца,  поплыть к своей Трое.

    Главная опасность человека не в том, чтобы пойти за судьбой – это то как раз и есть счастье, то есть исполнение своего предназначения. Опасность  - пойти на неподлинный зов, услышать звук ложного колокольчика, пропасть в пустыне неподлинного. Кафка, Свифт, Ницше и Рембо по разному решали этот вопрос, но все они сомневались в возможности не ошибиться. Ошибка слишком часта. Она почти неизбежна.  Есть лишь один шанс из тысячи, что мы пойдем правильно…. Однако, принимать решение и  идти все-таки надо!

     Известно давно, что мы, люди, обладаем ничтожными знаниями, а чтобы сделать верный выбор, нужно иметь представления о Законах этого Мира, то есть иметь знание, которое всегда отстает от нужного часа принятия решения. Ограниченность наших знаний, ложная  уверенность в связности и правильности своей жизни, ложь нашего существования могут быть выявлены в любой миг.  Некоторые силы заведомо сильнее человеческих, вернее наше бессилие дает шанс некоторым силам бытия соблазнять нас и смешивать подлинное и неподлинное.  Вспомним хотя бы софокловского Эдипа или Кириллова из «Бесов» Достоевского.

      И.Ю. находит выход в том, что погружается в мир слов, пытаясь отыскать Слово. Но почему? Разве не догадывается он, что и  в литературе вполне возможны подлог и подмена! Догадывается, конечно! Однако, в литературе всегда игра более честная, как часто еще в спорте или раньше на войне  - а именно — есть ты и есть твое понимание подлинности. Если ты создаешь произведение, где действительно Подлинные вещи названы Подлинными — ты выигрываешь,  если следуешь ложным путем всяческих подмен и псевдособлазнов — ты выигрываешь только локально, только внешне( то есть проигрываешь), не затронув в себе и в других по-настоящему живых, важных и настоящих струн.

       Еще одно слово, применимое к творчеству И.Ю. - сакральность. В его текстах есть ощущение присутствия в мире тайны, скрытого участия, доброго взгляда. Подлинность этого мира и удостоверяется этим живым присутствием Высоты, невидимым и оттого таинственным, а доверие к миру(вспомним Лао Цзы) основывается как раз на том, что Тайна эта — не злобная, враждебная к человеку, а доброжелательная, теплая, светлая.  С таким ощущением можно жить и можно умирать — покой и благодать всегда окажутся с тобой. Неожиданный на первый взгляд уход Юганова из этого мира может являться знаком такого доверия —  смерть не может ничего уничтожить, отнять у нас.

     «Жажда – это так глубоко внутри, что пить бесполезно».  Я смотрю на написанное и мне кажется, я почти ничего не сказал о сути произведений писателя. Но я не могу сказать больше сейчас — я все еще читаю книгу «Бога почти нет», пытаюсь снова и снова понять — о чем пишет автор?  Знаю только одно  - сейчас, спустя десятилетие после  ухода  Юганова, он все больше и больше проявляется, выходит из своей жизненной тьмы, проявляется четко, уже став тенью. «Художник в жизни легковесен. Тяжесть, выпадающую на его долю, он тратит на противовесы для своих произведений – иначе они не полетят». Появление книги «Бога почти нет» лично для меня отодвигает в сторону многих популярных в 90-е годы прозаиков, считавшихся успешными и популярными. Мне кажется, это справедливо. Конечный эффект от текстов писателя будет виден только спустя какое-то время, а то, что Игорь это знал, подтверждает фраза: «Каплей смолы из пореза — не сразу — появляется слово. И через тысячу лет одна из тысячи капель, возможно, станет янтарной».    Он угадал — многие созданные им тексты  сохранили и живую эмоцию, и свежесть мысли. На наших глазах И.Ю. вырастает в одну из ключевых фигур русской литературы на границе двух тысячелетий.

                                                                                                       г. Тольятти.

                                                                                          Январь 2009г., ноябрь 2010г.