Литературный сайт Сергея Сумина

Другая темнота.

(о поэзии Екатерины Боярских)

    Пытаясь говорить о любимых стихах, все время ловишь себя на том, что бьешь мимо цели, говоришь не то и не так, а как – понять невозможно. Ясно только, что хорошие стихи  сопротивляются рационализации, выводам, острому скальпелю ума.  Особенно это относится к произведениям, как бы лишенным центра, расширяющимся у нас на глазах, подобно нашей необозримой вселенной. Такова и поэзия Екатерины Боярских.  Наверное, в идеале, о стихах нужно писать также стихами, или  так, как  писали  Валери, Жакоте, Бланшо, Беньямин, Юганов – «неблизкими дорожками», «околицами», долгим «вслушиванием», «кружением» над текстом. Поэтому я попытаюсь написать вскользь, надеясь все же на силу рикошета  и попадания в суть произведений. Нынешние рассуждения –  всего лишь попытка приблизиться к красоте, попытка восхищения, попытка узнавания.

     Стихотворения Екатерины Боярских  загадочны и  прекрасны.  В них есть свое собственное пространство, которое хочется сравнить со сказочной страной, местом произрастания волшебных трав и деревьев, необычных растений с перекрученными стволами.  В этой стране высятся необычайные скалы, плещутся затерянные озера и светятся лесные поляны, молчат болота, поросшие разноцветными мхами. Внутри этих стихотворений можно заблудиться, можно испугаться, можно потерять ощущение собственного «Я», но можно и выйти на свет, увидеть вещи, несущие духовное пробуждение и исцеление.

    Таинственные метаморфозы здесь есть свойство самих предметов (травы и животные, стихи и камни, литературные персонажи и реальные люди – все смешивается), а стихи передают  текучесть и неопределенность мира, несут в себе древний мифический пласт бытия. В текстах проговаривается(может быть, помимо автора) какая-то извечная правда, какое-то магическое ощущение, обладающее определенной сложностью и глубиной. Добраться до сути в подобных стихах –  это почти всегда найти  потайную фразу или несколько фраз, похожих на волшебный ключ ко всем дверям сразу.  Мне иногда казалось, что я находил.

А Китс кузнечик. Вместо многоточки
я сыплю снег на место этой строчки –
пусть он её наполнит и поймёт.
Пока я снег. Пока ещё не лёд.
Быть может, в полуметре полутьмы
плывут, как ламантины, Ламартины,
живые белоснежные картины
медлительной поэзии зимы.
А мы – полунемые полу-мы.
Быть может, в полушуме полушага
откроются туманные квартиры.
Нам снег велит, а что – не говорит,
всё для него перо и всё бумага.

   Чтение подобных текстов напоминает путешествие,   как и вообще всякое чтение. Но здесь путешествие особое, напоминающее странное блуждание в поисках точки, с которой откроется максимально свободный, ясный и все принимающий  взгляд  на вещи.  Наверное, это поиск такого Места (высочайшей горы мира??) , с которого взаимопроникновения явлений и предметов не выглядят чудом. Хотя это всегда чудо –  горы ассоциативных связей в одном предложении, открывающем новые просторы. Именно – новые просторы, новые связи между предметами. В конце концов, все предметы мира связаны между собой.  «Про сне, проснись, пройди» пишет Екатерина, а мы наблюдаем – как легко одно слово совершает прыжок  – от вещи к явлению, а от предмета к человеческому чувству.  Искать в этих  стихах смысла – одного или сразу нескольких – не самая лучшая участь. Смысла рационального, применимого для сообщения, передачи данных здесь нет и в помине. Спросим себя: а есть ли рациональный смысл в стихах  Хлебникова,  Поплавского, Введенского, Хармса?

     В  стихах Боярских я чувствую  внутреннюю напряженную динамику, энергию и мгновенную скорость переключения творческой мысли из одного образно-ассоциативного ряда в другой.  Чтобы читать эти стихи, нужно немного отпустить логику, привычные связи, принять абсурдность жизни,  уйти в чтение с головой, как дети, которые во время игры смешивают реальное и несуществующее, близкое и далекое, людей и животных, живых и мертвых.  В каком-то смысле поэзия – та же детская игра: блаженная, чистая, самозабвенная….

     Творения Екатерины Боярских, безусловно, близки к  древнему, первобытному, язычески-смутному ощущению нашей яви.   Произведения эти походят на  магическое бормотание, заклинание духов земли и неба, прорыв в  иную реальность…

      А что, если все это филологические игры? Профессиональному филологу слово кит может напомнить Китса, а  ламантин – Ламартина.  Помимо романтиков, в данном тексте можно усмотреть еще Бодлера, Гомера, Тютчева…. Эрудиция автора обширна, что проявляется в большом количестве скрытых цитат и культурных аллюзий. Однако, упоминание имен Китса и Ламартина в тексте не случайно. Романтики конца 18- начала 19 века были теми, кто после долгого перерыва открыл для европейцев мир природы.  Они  прочувствовали глубинную связь человека с окружающим миром,  вновь увидели красоту деревьев, гор и вод.  Поэты острее и тоньше чувствует связь между  всеми предметами, растениями, животными и людьми – связь всего со всем. Боярских обходится без деклараций, но каждый читатель ее стихов будто впервые видит и чувствует: лепесток, упавший на воду,  спрятавшуюся  в зарослях лосиху,   юркую белку на ветке…. Здесь стоит учесть, что родина поэта – Иркутск, где Ангара и  Байкал – последний, наверное, оплот дикой первозданной природы, живущей не по человеческим, а по своим собственным законам.  Екатерине Боярских свойственно напряженное и внимательное вглядывание в мир родной природы.  Именно природа  питает ее поэзию дивными живительными соками.

      «Поэзия растворяет чужое бытие в своем собственном».  
Классическая формула романтика  Новалиса  является в ее поэзии формулой практической, живой, 
демонстрируемой ежестрочно, как-то непроизвольно обрекая читателя на соучастие в ее 
магическом действе. 

     Ее земляк, иркутянин Виталий Науменко написал как-то: «Себя во встречных узнавая, но не осмеливаясь их окликнуть..». В  поэзии  Екатерины Боярских никому некого узнавать и окликать, так как каждый человек  является носителем целого мира.

      Некоторые персонажи стихотворений поэта соединяют в себе черты дерева и человека.  Они говорят и живут, будто из-под земли, прорастают сквозь кору ветками пальцев.  Почти в каждом  тексте говорят  предметы и  живые существа, она пишет изнутри них – к нам, пока еще не осознающих иллюзорности этого мира.

Бессмысленно: лепесток,
не оставляя следов путешественник,
в розовом воздухе лёг легко
на спину, на воду.
Я был в великой армаде цветов,
в предгрозовой осаде садов,
участвовал во всеобщей весне.
Не подходите ко мне,
не подбирайте.
Я всё ещё там.

      В поэзии Екатерины сквозит высокое напряжение чувств – сильнейший ток нежности, любви, сострадания, живой памяти об ушедших. Тяжелый «набат слов»  Боярских вызывает у меня в памяти творения Маяковского, Платонова, Цветаевой, Заболоцкого…    

     Мощная лирическая волна накрывает читателя с головой, заставляет переживать и видеть то, что чувствует и видит поэт.  Когда он возвышает голос и кричит, обращаясь сразу ко всем и к каждому, то слова срываются с губ потоком яростной речи, которая требует отклика –  отклика мгновенного, отклика нежных сил и чувств. В итоге это звучит как просьба, даже требование любить. Ну и как же  не любить эти стихи, персонажей этих стихов?  У меня никогда не получалось оставаться к ним равнодушным….

      В произведениях Екатерины много ласки, нежности. Ее  стихи  - лишь дополнительное признание в любви бытию, которое может быть  и несловесным(самые сильные переживание наши  совершаются в тиши), как бы предрекащим речь, ожидающим слова. Конечно, в словах поэту легче, свободнее, но о молчании он помнит как о последнем великом прибежище, последней стоянке перед погружением в неизвестность. Пока не наступило, не явилось это великое молчание, нужно говорить, говорить громко и страстно и, может быть, тогда молчание явится продолжением  слов  и чудесным образом занесет всех нас к простору и покою.

      Впрочем, «покой нам только снится», и оттого поэт говорит, заклиная смерть, ее грозное дыхание за плечом.  Это стихи-заговоры, стихи-исповеди, стихи – монологи  других людей,  живущих в нас:

Да, я вышла, тропа войны
кончилась. Это просто свет,
дождь, упрямый зелёный мир.
Родители мои там,
любимые мои там,
хотя и ходят, и на фотографиях их лица не тронуты тлением.

     В своих высших проявлениях поэзия Боярских –  это поэзия чести,  духовного поиска, мучительных вопросов. Поэт требует правды – правды ощущений, чувств, слов, поступков. Вопрос о том, что будет дальше, за стихами – не праздный вопрос. Мне кажется, что в ее произведениях все время присутствует какое-то глубинное убеждение в том, что подлинная поэзия подталкивает людей к подлинной(не скажу праведной) жизни. «Поэзия – это сознание своей правоты» - сказал Мандельштам, и правота эта, отчасти, заключается в благотворном, исцеляющем душу воздействии автора на своего читателя. Неслучайно ведь Александр  Сергеевич заявил в конце жизни: «И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал». Он ведь не сказал: сочинял изящные стихи или глубоко мыслил, а именно – пробуждал чувства (сострадание, доверие к миру, ощущение неслучайности нашего присутствия здесь, близость другим людям).

     Живая открытость присутствует в поэзии Екатерины Боярских, а главное - открытость боли, ибо нельзя ничего избежать, дыша полной грудью, любя и теряя ежеминутно. Расплата за это всегда – страдание, непонимание, одиночество..   Отчаяние и боль прорастают в  нас, но их укусы не так больны, не так страшны, ибо у нас все-таки есть: родина, лес, река, книги, несколько любимых людей,  поэзия ( главный громоотвод любой беды).     

      «Ну, разве это настоящий громоотвод?» – скажете Вы. Разве стихи спасают кого-нибудь?

     Да, спасают, лечат и отводят беды, ибо поэзия – это причастность целому, бытию.  Поэзия завершает наше отчуждение, заставляет прикоснуться  к  миру, другим людям.

Это и есть исцеление – знать на самом деле, что одиночество наше – миф, боль – проходит, а мы принадлежим миру искрящемуся, радостному, свободному, пусть пока еще и невидимому нашим слабым зрением. 

    Один из парадоксов  большой литературы состоит в том, что произведенный автором текст бывает менее важен, чем  услышанный подтекст. В произведениях Екатерины Боярских я слышу и восторг от полноты бытия,  и страх отцветания всякой жизни, и сладкое воспоминание, живущее дольше любого чудесного события жизни. Есть и еще что-то неуловимое. Но что?

Земля, вода, огонь - мои дома.
Я след ищу от прежнего ума,
чтобы его покинуть на лету
из комнаты - в другую темноту.

      Темнота и бессвязность  стихотворений Екатерины Боярских - мнимы. Непроизвольным инстинктом  большого поэта ей дано счастливое право везде находить яркие оттенки, нетронутую красоту и новые образы, глубинные связи и смыслы, которые на самом деле повсюду.  Согласитесь, описать снег не так уж трудно, но заставить его изъясняться на нашем языке способен лишь  поэт.

      В творческом акте всегда присутствует нечто необъяснимое.  Поток речи, речи непродуманной и смутной, смешивающей настоящее и вымышленное - куда течет он? Встретимся ли мы с ним? Поэтическая речь – не вымысел и не сама реальность, она ничего не объясняет, но явно проговаривает что-то важное, выражает, ничего не выражая, и движется в огне, освещающем мир, но редко греющем  самого автора. Своими страстными, хрупкими, не желающими защищаться стихами поэт помогает нам изредка, на несколько минут,  почувствовать здесь,  на Земле, себя дома. Эти стихи делают нас свободнее, смелее, тоньше, нежнее….

    Вернуться домой, к ощущению себя в этой жизни как дома – крайне важно. Поэзия,  в каком-то смысле, всегда  возвращение. Но к чему? Наверное, к вещам наиболее значимым, сильным, подлинным. Все дело в том, что слова знают направление, а мы интуитивно следуем за ними,  предчувствуя – они ведут нас верной дорогой, указывают правильный путь. Так ринемся же  за ними.  Прочтем стихи. И может быть - полетим…

                                                                                                        г.Тольятти (октябрь 2008г., февраль 2009г.)