Литературный сайт Сергея Сумина

                                               (к рукописному сборнику «Внутри персонажа»)

     Когда я прочитал первую страницу этих пространных текстов, то был затянут минут на двадцать – даже не странными, уходящими в первобытную, дописьменную эпоху человеческого мышления короткими несвязными фразами, а высокой волной неподдельной лирики, мелодией страсти, проглядывающей на свет.  Некий «робкий язык, тонущий в молчании» – проживающий в тексте за своего автора вторую жизнь. Первая ассоциация – Хулио Кортасар с его «Игрой в классики», где автор описывает Париж, а оказывается, что он пишет о возлюбленной, то исчезающей, то вновь обретаемой в этом множественном городе. Когда первое впечатление уходит, спустя 2-3 страницы, вдруг обращаешь внимание на сам текст, как написано, на словарь, который очень изобилен, но тщателен, без вывихов и явного цветастого сюра.

     Но это все потом понимаешь. Этот пронзительный взгляд «сквозь лицо». Видимо, литература - такая игра – превращаешь себя в персонаж и пошло-поехало – то ли описываешь себя, то ли осуществляешь собой русский словарь с его оттенками смыслов. Через страницу – новая мысль –  да ведь это одномоментность присутствия: подлинного и вымышленного, литературы и жизни, чувства и его описания.

      Однако, по поводу лирической составляющей текста – эта «бессвязная речь прикосновений», я надеюсь, еще никуда не ушла из современной литературы, и, заключает, быть может, сейчас, нерв любого текста, точку его закипания(возможного или состоявшегося). Весь этот текст( я воспринимаю различные его составляющие как единый ритмический отрез) – «кружение, круг, тема». Это означает, что, помимо прочего, подобный текст всегда возвращается к себе, всегда создает некий замкнутый в самом себе корпус смыслов. Слова следуют за словами, но  подобное плавное кружение никуда не ведет( а, впрочем, куда вообще ведет литература или сильное чувство?), из него мало что можно вычленить в качестве единственного смысла.  Текст не растет, но лишь неминуемо расширяется до новых границ и значений.    Читатель здесь – всегда вольный интерпретатор любого из  его уровней( может быть, сразу нескольких), переводчик красоты ежеминутно встречаемых образов.

    Подобное снящееся самому себе повествование обладает ритмом, правда, крайне трудно уловимым, ведь почти не умеет откликаться, тонет среди новых значений, новых версий, поворотов метафорической реки. Я не знаю, как назвать этот сад расходящихся строчек – постмодернизм, необарокко?

     Может быть, однако, что в этой рукописи, в его завитушках и  узорах( мне лично понравилось «золотое гудение полуденных ос») скрывается одно единственное послание-ощущение, что один человек может любить другого. А если главное в тексте угадано, то устанавливать подробности не обязательно, и я заканчиваю.