Name: ЧАША + НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ 2009 ГОДА
Item: ЧАША + НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ 2009 ГОДА
Author: su_mind

Среда, 24.04.2024, 04:24

Приветствую Вас Гость | RSS

Главная | Регистрация | Вход

Главная » Творчество » Современная литература » Дмитрий Григорьев

ЧАША + НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ 2009 ГОДА

Поэт, прозаик, журналист, родился в 1960 году, учился на химическом факультете Ленинградского университета, сменил множество работ: от плотника и мойщика стекол до оператора газовой котельной. Живет в Санкт-Петербурге. Активно публиковался в ленинградском самиздате. Автор четырех книг стихов и трех книг прозы. Последняя книга вышла в 2009 году и называется "Другой фотограф". ЧАША + НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ 2009 ГОДА ЧАША Ты испугалась, когда они вошли и молча сели за стол, ты мыла посуду, когда они рассказывали о Чаше, ты плакала, когда я и они вдруг стало — мыыы: длинным мычанием гудка завода в наши плотные спины. Горе может быть тяжёлым, но молитвы должны быть лёгкими — так мы сказали тебе когда уходили. А что ещё мы могли сказать? Мы шли из города в город, мы искали Чашу в каждом доме, мы так часто открывали двери что дверными ручками стёрли до зеркального блеска ладони: — Где линия жизни? Где линии любви? — Мы стали похожи на ветер, и о нас забывали прежде чем мы уходили. Что-то было не так изначально, города нам сдавались без боя, на воротах мы оставляли щиты нашей истиной веры, а они становились рекламой веселых домов и домов скорби. Но мы шли из города в город мимо озер, полных белой соли, мимо нефтяных вышек, мимо пересохших колодцев, разбитых кувшинов и порванных цепочек. Что-то было не так во всём нашем походе, но кто из нас тогда сомневался? Мы шли из города в город по долгим степям Азии, по болотам и свалкам Европы, оводы кружились над нами словно над стадом словно живое знамя словно чёрное пламя… Комары перемешивали нашу кровь, и каждый становился братом друг другу. Где теперь мои братья? — в снегах Сибири, во льдах Тянь-Шаня, в мёртвых песках Такла-Макана. В Лас Вегасе мы проиграли доспехи, и Америку пересекли автостопом по трассам похожим на плети, не оставив ни одного зерна в кукурузных початках, сорванных на придорожных полях. Про нас рассказывали на заправках про нас снимал фильм Терри Гильям, нас высасывали телезрители шоу последний герой. Мы ели грибы и кактусы расширяя сознание до размеров пыльного неба, нам казалось — Чаша в ближайшем доме, но там были только жестяные тазы, кастрюли, пластиковые стаканы, керамические кружки, вечно голодные дети, женщины, похожие на пропасти, и мужчины, готовые к смерти за этих женщин. Мы выдели тысячи храмов, десятки земных Иерусалимов складывались как узоры калейдоскопа, но не оставались в памяти. И однажды, когда распустив надежду до последней нитки, мы всё потеряли, даже друг друга, я перестал забывать и незначительные события сделались главными, я увидел собак, идущих следом, вспомнил тебя и твой плач, «горе может быть тяжёлым но молитвы должны быть лёгкими» И когда мне стало ясно, что позади все больше, а впереди все меньше дней часов минут километров, растения заполнили мои раны, а в сердце поселилась рыба. Посмотри на меня, видишь, вот калган, полезный корень для желудка и печени, вот валериана, сводящая с ума даже тигров и львов, вот василёк голубыми лапами закрывший поле, когда горела пшеница по которой я возвращался. Я писал тебе письма в небе птицами вместо букв, воронами над пустырями я писал стихи для тебя и одинокое дерево на горизонте ставил вместо подписи. Вряд ли ты их читала. Посмотри на меня, видишь только ветер остался в траве стрекозы умерли, пчелы уснули, только алмазная роса на седой паутине и как мне тебе рассказать о чаше, полной соблазна, о красном вине желания, если кровь склеила губы а слёзы выжгли глаза. * * * На этой планете космонавты наркоманы бегают за крысами мутантами среди мясистых мухоморов и тощих поганок. Я спросил космонавта в серебряном комбинезоне: "Зачем ты бежишь за этими крысами, розовыми, с белыми бантиками на голове, с очаровательными хвостиками, которыми они пишут друг другу письма синей тушью туч белым молоком облаков". Космонавт ничего не ответил, только бросил в меня безумный взгляд, словно камень из окошка гермошлема, и пыхтя умчался. Думаю, что космонавты до сих пор бегают, а моя крыса уже вернулась, поймала очередную тучу, высунула язык и аккуратно выводит кончиком хвоста письмо подружке. ВСЕ ЦВЕТА СМЕРТИ Сначала они говорили про белую смерть один сказал: это сахар, другой — это соль, а третья к окну подошла, а на улице снег всё засыпает, и всё засыпает чтобы проснуться весной. Потом речь зашла о чёрной смерти, стали перечислять: чёрный перец, кофе, другие продукты чёрного цвета, даже чёрный чай вспомнили — вроде ничего не подходит. — А почему бы не быть смерти цветной, скажем, зелёной? — спросил один, — как полынь или дурман ядовитый? — Или синей как денатурат, — добавил другой. А третья сказала: Смотрите, снег летит, и смерти нет никакой... В это время на диване под прозрачным одеялом лежала бесцветная смерть и над всеми беззвучно смеялась. КРЫМСКИЙ ТРИПТИХ Е.С. 1 Твой купальник и мои плавки переплелись телами в тесной сумке. Хорошо ли им вместе, я не знаю, соленая вода пропитала их тела, в чашечках купальника — словно воспоминания морской песок. Когда вещи развесят на веревке, песок выдует ветер, вода высохнет, даже следов не останется. 2 Моя одноразовая бритва с ещё острыми лезвиями ползает по столу скребется тихо: у моей бритвы лезвия защищены пластмассовой крышкой, чтобы случайно не порезать твою расчёску, которая спит, вытянув длинную ножку на столике в комнате для двоих. 3 Мой компьютер через модуль блютуф, ловит доступные устройства, и твой телефон вполне доступен, только никак не устанавливается новое соединение: требуется код авторизации одинаковый на телефоне и нетбуке, и ты набираешь: раз два три, и я повторяю: раз два три! Словно на счет три мы вместе прыгаем с волнореза сливаясь с морем. САМОЛЁТ-ЦВЕТОК (случай на авиасалоне «МАКС-2009») На авиасалоне серьёзные люди в строгих костюмах примеряют военные самолёты, как одежду для своих маленьких стран. А самолёты Илюшина и Сухого выделывают в воздухе немыслимые пируэты, мёртвыми петлями привязывая внимание публики к серому небу Можайска. Их мощные двигатели поют, заглушая голос диктора, который находит красивые слова для каждой из этих машин, и даже пилоты не остаются обиженными. Но вдруг на взлётной полосе появляется странное создание, его кабина сверкает стеклом, а на крыльях – цветные перья и лепестки. "А теперь позвольте представить, — говорит диктор через динамики, установленные перед трибунами, — это, – говорит диктор слегка запинаясь, — аппарат неизвестной мне конструкции, сейчас мы во всём разберёмся. Но смотрите, как он легко разгоняется словно на поле танцует цветок. Наш диспетчер пока не может связаться с пилотом и не было команды на взлёт". Продолжает диктор, и в его профессиональном голосе уже ни тени волнения. А самолёт неизвестной конструкции бежит все быстрее и быстрее, так, что из бетонного покрытия вылетают камушки — искры. Он включает двигатели: старинный клавесин и виолончель сменяют барабаны и скрипка, звук её все выше и выше взлетает вместе с машиной. И самолёт кружит над трибунами, рисуя радуги, разрезая крыльями облака слой за слоем до синего неба. "С пилотом пока нет связи, — говорит диктор, — но к взлёту уже готовится бригада лучших истребителей, чтобы нарушителя нашей программы вернуть на площадку, а в случае неповиновения — уничтожить". И вот дюжина хищников с боезапасом, способным смести город до голого поля, уходит в небо: пусть все увидят, на что способны современные технологии. Диктор кричит: "Вау! Здесь никогда не было такого шоу!" А самолёт-цветок молнией пронизывает небо, и за ним погоня раскатывается громом. Но когда истребители начинают атаку, нарушитель вдруг пропадает: его даже нет на радарах. Выпущенные ракеты красиво взрываются в пустом воздухе, а публика рукоплещет словно эхо каждого взрыва. "Как легко он от них скрылся, — говорит один из строгих костюмов, — нам эта модель кажется интересной, какое бюро её разработало?" Никто не может ему ответить, боевые машины заходят на посадку, а я из программы полётов складываю бумажный самолётик: пусть летит, пока дует ветер. БЕССМЕРТНЫЕ Мы завалили дорогу мёртвых еловыми ветками, мы повесили на окна слюду и бычьи пузыри, мы перенесли стороны света, и все старые фотографии сожгли. Нас не достанет прошлое, не накроет будущее, геологи не заметят наших дверей, наши дни мы назовем новыми именами, что придут в чешуе рыб и шкурах зверей. На потолке мы нарисовали солнце и луну на стене, мы вылепили из глины синие шары, чтобы ими играли ангелы наших дней на шкурах зверей, в чешуе рыб. * * * Я установил украинскую раскладку клавиатуры чтобы говорить с тобой сразу на двух языках, одного мне не хватает, ибо слова сминаются как на рельсах монеты под проходящими поездами: уже не понять, где орёл и где решка и кто на какую сторону загадал. Я знаю, что слово кохати и слово любити словарь переводит на русский как просто любить: едет мимо товарный поезд с цистернами полными нефти, она выплескивается из открытых люков, и я поджигаю вагоны — гори моя дорога, гори всё красным коптящим пламенем! Выпрыгивает моё сердце, скачет по рельсам нелепой курицей в сторону границы вслед за составом. Мой друг, дизелист шестого разряда, говорит: В бесконечности рельсы сходятся и все поезда превращаются в точку, так что нет смысла покупать билеты в ту сторону. Я знаю, что слово любовь только слово облизанное человеческим морем до круглого серого камушка в моем кармане, который я подобрал на пляже когда ты выходила из пены прибоя, шумящего словно поезд, чьи открытые платформы плюются щебнем: я закрываю голову руками, острые камни застревают в моих пальцах словно в корнях дерева, щебечет щебёнка перекатываясь по откосу, смеётся, а мне больно. Тогда я снова сажусь за работу, но кровь падает на клавиатуру, и залипает клавиша ENTER насквозь пропитанная любовью. ДЕРЕВЯННЫЙ БОГ Обновили деревянного бога, сплели ему венок из жёлтых одуванчиков, принесли к ногам рис и фасоль, смочили серые губы сладким вином. Но он не пьёт и не ест, лишь осы кружатся возле губ становясь его словами. Суетятся муравьи внизу зёрнышки риса тащат через лес. Вороны да чайки садятся на его плечи белыми-чёрными сторонами жизни. Выползают мыши полёвки шелестят в траве: так деревянный бог идет неспешно, ветер одуванчики колышет на его голове, их жёлтая пыльца и горькое молоко стебельков несъедобны для мышей и птиц, неинтересны для насекомых. * * * Сломались часы, время застряло надолго: опаздывает поезд, в небе висит самолет. Сломались часы, я их положил на полку: надо забыть и время само пойдет. * * * Глиняные люди живут в пустыне: она как завтрашний день идёт за нами, она любит глиняных людей с потрескавшийся от обжига кожей, с красными от пыли глазами. Глиняные люди обрезают крайнюю плоть мальчикам, и закапывают её в песке: (возьми, пустыня). Они обрезают девочкам клитор и малые половые губы и закапывают их в песке: (возьми пустыня). И пустыня подобно морю облизывает их тела своим шершавым языком, она целует больные места: и скорпионы скрепляют трещины кожи саламандры шуршат в венах прозрачным песком. Глиняные люди роют канавы, собирают вдоль дорог лопнувшие колеса, а по ночам жгут костры из старой резины. Глиняные люди не умирают, а просто переворачивают песочные часы — и я еду на карьер за красной глиной.
Категория: Дмитрий Григорьев \| Добавил: sumin (31.03.2010) \| Автор: Дмитрий Григорьев
Просмотров: 2521 \| Комментарии: 1